Сайрус Хайсмит

Одна из вещей, с которыми я сталкиваюсь, как дизайнер-шрифтовик, это объяснять, чем я зарабатываю на жизнь. Это было особенно трудно, когда я только начинал. Я мог быть с подругой (а теперь женой) на вечеринке, где мы встречали многих из гостей впервые. В какой-то момент кто-то из них спрашивал: "Ну, Сайрус, так кем ты работаешь?" Я боялся этого вопроса. Я знал, что понадобится куча объяснений о том, что такое шрифт, что рисование шрифтов действительно моя работа, и что это все, чем я зарабатываю.

Однако, я рад сообщить, что мне стало легче. В последние пару лет я заметил, что когда я говорю кому-нибудь, что я шрифтовик, это требует меньше объяснений, чем раньше. Люди говорят: "А, это типа как шрифты у меня на компьютере?" Или "Я, кажется, читал об этом в "Нью-Йоркере" или еще где-то!" Наконец-то некоторая осведомленность о шрифтах стала общепринятой.

Мне нравится разговаривать о шрифтах с не-дизайнерами. Летней ночью на барбекю на чьем-то заднем дворе в Провиденсе я встретил математика. (Уверен, он тоже слышит массу профанских вопросов о своей работе!) Он спросил, чем я зарабатываю. Я ответил, что я шрифтовик, и он на мгновение затих. Он явно что-то замышлял. Я приготовился к худшему. Наконец он сказал: "Ух ты, это, наверное, требует много нелинейного мышления". Я горячо закивал, и мы поговорили о способе системного мышления в шрифтовом дизайне. Шрифт это набор частей, спроектированных для комбинаций в любом порядке. Сложные отношения между частями, между деталями этих частей, формируют структуру, которая соединяет шрифт воедино.

Самый обычный вопрос о шрифтовом дизайне, который мне задавали, это: "Разве не достаточно уже существует шрифтов?" Лучший ответ на этот вопрос, который я когда-либо слышал - "Знаете, я то же самое слышал о людях!" Это довольно забавно, но, должно быть, малость грубовато, особенно если вы только что познакомились с собеседником. Долгое время в качестве лучшего ответа я использовал более дипломатичную, но менее внятную фразу "Э-э, ну, знаете, хе-хе..." И затем старался сменить тему. Однако, "Разве не достаточно уже существует шрифтов?" - не такой уж плохой вопрос. Шрифтов множество. Даже шрифтовику может показаться, что все уже сделано.

Теряя контроль

В дополнение к урокам светской беседы о шрифтовом дизайне, я должен был научиться еще одной вещи о бытии дизайнером шрифта. А именно, шрифтовик должен привыкнуть к потере контроля над своей работой после ее выпуска в свет. Я могу провести месяцы и годы в рисовании, разбивке и совершенствовании ряда шрифтов. Потом я выпускаю их в мир. В следующий раз я увижу их на странице, которую сделает дизайнер, с которым мы никогда не встретимся и не поговорим. Графический дизайнер во многом управляет тем, как выглядит шрифт. Он может заставить шрифт выглядеть круто, а может – ужасно. Однажды вы можете увидеть свой шрифт прекрасно набранным. В следующий раз он может быть искажен и разрежен до полной нечитабельности.

Даже когда я работаю на заказ, когда я работаю рука об руку с арт-директором и знаю, как будет использоваться шрифт вплоть до кегля, разрядки и отступов, даже тогда финальный результат – это совсем не то, что создал я. Я создал один из элементов, которые кто-то другой использовал для макета страницы. Между моим конечным продуктом и тем, как он предстает перед аудиторией, пропасть.

Частенько, когда я вижу свои шрифты в деле, на обложке журнала в витрине или книги на полке в магазине, я сперва их не узнаю. В какой-то момент что-то задерживает мой взгляд, не знаю почему. Потом, наконец, я узнаю то, что сам нарисовал. Обычно я улыбаюсь и хочу сказать «Привет!»

Мои студенты, похоже, испытывают нечто подобное, когда сталкиваются со мной вне кампуса. Сначала они не понимают, кто я, но уверены, что знают меня. Потом, мгновение спустя, они понимают – эй, это же мой препод. Им всегда это кажется так прикольно, они спрашивают: «Что вы здесь делаете?» Учитель вне стен школы кажется им небывальщиной. Что же такое я могу делать снаружи? Я испытываю такое же чувство, когда вижу свои шрифты где-то вне стен своей студии, делающих свое дело.

Это напоминает мне о словах некоторых романистов, когда они рассказывают о своих персонажах и их таких реальных жизнях. Стивен Кинг говорит, что когда пишет, любит «поместить группу персонажей в затруднительное положение и посмотреть, как они из него выкрутятся. Персонажи действуют по-своему. Я и приблизительно не могу предугадать, как вся эта каша расхлебается». Мне нравится представлять свои шрифты подобным образом. Через определенное время хороший шрифт начинает жить практически своей жизнью, и я наблюдаю, что происходит, когда мои буквы сходят с моего стола и прокладывают свой путь в свет.

Мне нравится отстраненность Кинга от своих персонажей. Ему приятно терять контроль. Он этим наслаждается. Я стараюсь принять эту позицию, когда приходится видеть мою собственную работу в деле. В самом деле, я научился многим дизайнерским трюкам от романистов.

Я думаю, у романистов и шрифтовых дизайнеров есть много схожего. Вы вряд ли так подумаете сперва, ведь на поверхности кажется, что писательство и рисование букв фундаментально разны. К примеру, работа романиста – рассказывать историю. Шрифтовик, напротив, создает абстрактный символ. Рисование шрифта – это почти формальное упражнение, не связанное с содержанием так, как написание романа. Еще одно различие в голосе. Имя писателя – на обложке книги, его голос мы слышим сквозь все повествование. Напротив, шрифт почти совсем невидим. В одном-единственном абзаце мои рисунки будут повторены тысячи раз. Однако читатель думает по-другому, он думает о тексте. Но я не возражаю – так ведь и должно быть. Дизайн шрифта – это классное дело, если вы хотите опубликоваться и увидеть свои труды повсюду.

Вкалывая напропалую

Расхоже представление о писателе как о пьянице. Они творят в ошеломительных шквалах вдохновения, затем захлебываются отчаяньем, пока у них волшебным образом не появится очередная идея. Это общепринятое романтическое представление о творце, как об истерзанной душе, которую посещает таинственная муза. Я никогда не мог соотнести себя с таким стилем работы и жизни. В действительности большинство писателей – трудяги. Они пишут каждый день. Они не ждут вдохновения. Они просто не дают пальцам роздыху. Мой ежедневный режим рисования почти такой же.

Другая польза от трудолюбия – работая практически каждый день, легче запомнить, что ты делаешь. И романисты, и шрифтовики, дойдя до середины проекта, держат в голове сложную структуру, цепь взаимоотношений и деталей.

В ФонтБюро есть шутка, что рисовать шрифт легко, а удержать в голове все его детали сложно. Успех шрифта в том, насколько хорошо подогнаны друг под друга все части, образующие слова и строки на странице. Дизайнер должен помнить все отношения между частями, чтобы они сплелись вместе и образовали крепкую структуру.

Писатели обычно трудятся в тихой комнате, где ничто не отвлекает внимание. Писательство традиционно было уделом немногих. В определенный момент нужно вмешательство редактора и персонала издательства. Но большую часть времени писатель проводит в одиночку дома, за столом, погрузившись в себя.

Фабрика и персонал

Я думаю, у большинства шрифтовиков похожий характер. Однако, только совсем недавно шрифтовик действительно смог работать дома, как работает большинство писателей. В былые времена вам понадобилась бы целая фабрика и штат рисовальщиков букв, чтобы нарисовать шрифт. Это длилось очень долго, это дорого стоило. Вы не смогли бы полный день быть шрифтовиком сами по себе, работая дома.

Я попытался вспомнить шрифтовика, который бы работал дома, в до-цифровую эпоху. Ближе всех к этому был, вероятно, Уильям Двиггинс. Он выдумал свои передовые проекты и методы работы, работая самостоятельно в своей студии в Хингеме, шт. Массачусетс. Однако большая часть работы была проделана персоналом Линотайпа в Бруклине. Двиггинсу пришлось ждать несколько недель, чтобы цех рисовальщиков перевел его эскизы нескольких букв в готовые оригиналы, затем сделал прототип и напечатал его. Двиггинс получил пробный оттиск по почте, смог оценить свои успехи и решить, что делать дальше. Когда проект был завершен, рисовальный отдел Линотайпа принялся за работу над оригиналами для полного комплекта знаков, в т.ч. для других кеглей. Участвовало много людей. Двиггинс никогда бы не смог сделать шрифт только своими силами.

Компьютер перевернул все. Он отдал производство шрифта целиком в руки автора. Если бы Двиггинс жил сейчас, он мог бы делать шрифты на своем лэптопе так же быстро, как рисовал бы их. Если б ему повезло, другие люди помогали бы ему в технических вопросах, с торговыми марками, маркетингом и публикацией. Однако большую часть производства шрифта сегодня может сделать один человек, самостоятельно, в точности как писатель пишет роман.

Есть, однако, некоторый риск работать в одиночку. И это не риск забыть сходить подышать свежим воздухом хотя бы раз в три дня. Когда не нужно привлекать к творческому процессу других людей, легко вообще позабыть о публике. Вы рискуете провалиться в черную дыру своих узко-определенных представлений. Трудам как писателя, так и шрифтовика нужна аудитория.

Воображаемая публика

Я слышал, как какой-то писатель говорил, что когда пишет, представляет свою аудиторию небольшой. Часто это могут быть его знакомые. Например, Джоанна Роулингс сказала, что писала «Гарри Поттера» для своей дочери. Она была самым важным читателем для писательницы. Другие писатели говорят о единственном своем читателе. Это может быть супруг, знакомый, сын или дочь, наставник, родитель. Читатель может быть живым или мертвым. Важно, что романист всегда держит в уме определенную аудиторию для своего произведения.

Аудитория шрифтового дизайнера обычно не так узка, как у писателя, но я думаю, мы тоже держим в уме своего читателя, когда что-то рисуем. Порой самыми любимыми шрифтами оказываются те, что были нарисованы с одной целью или для одного клиента. Например, Bell Centennial Метью Картера был нарисован для телефонной книги, DIN и Interstate для дорожных знаков, Meta для германской почты, Frutiger для аэропорта де Голля, и т.д.

Мне нравится рисовать новый шрифт на придуманной основе, без официального заказа. Если у меня нет настоящего клиента, я придумаю себе вымышленного. Иногда это как бы для издания, которому бы подошел такой шрифт, неважно, в курсе они или нет. В другой раз это для дизайнера, который, я уверен, придумал бы интересный ход с этим шрифтом. Часто это для несуществующей публикации, но если бы она существовала, интересно было бы почитать ее, набранную этим шрифтом. Я надеюсь, что если шрифт сделан, то под него сделают и соответствующее содержимое. Увидят сплав идей, вложенных при его создании, и поймут, что они в точности отражают полновесный дух времени, которое у всех на виду, но до этого мгновения никто его не выразил и не объяснил. Но теперь, благодаря этому шрифту, появился голос, которым это можно высказать. Пока такого еще не случилось.

Живые клиенты

К счастью, у меня обычно бывают живые клиенты, определенные журнал или газета, с которыми я работаю. Мы с клиентом обсуждаем характер издания, особенности читательской аудитории, как будет использоваться шрифт, а также другие шрифты в палитре. Все эти вопросы определяют вид новой серии шрифтов.

Не всегда так уж радостно сосредоточиться на мастерстве и служении своей аудитории. Можете ли вы себе представить, что происходит в сегодняшней художественной школе? Там совсем не осталось времени обсуждать теорию. Все эти большие слова и бесчисленные эссе похерены. И, несчастные критики – им уже нечего нам объяснять. Но, реальная или воображаемая, аудитория все же важна. Я верю, что глубокая забота об аудитории и серьезное отношение к ремеслу ведут к новаторской и красивой работе, настоящей работе.

Недавно я нарисовал новый рукописный шрифт для журнала Brides. Я обсуждал разные аспекты с арт-директрисой, когда она сказала: «Я хочу шрифт, от которого мне бы стало приятно». Какой прекрасный способ взглянуть на шрифт! Шрифт ведь не только для чтения. У него также есть и эмоциональная сторона.

Когда арт-директор говорила о шрифте, от которого ей станет приятно, она имела в виду тон голоса журнала – вот кто мы такие, вот какие мы, и вот что мы думаем о наших читателях. Читатели, покупающие журнал, отождествляют себя с этим голосом. Они говорят: «Мы тоже такие».

Аудитория журнала Brides это молодые женщины, планирующие свои свадьбы. Свадьба это особое событие, очень эмоциональное. Не отразить это в дизайне журнала и типографике было бы медвежьей услугой и читателю, и нашему ремеслу. И такой сорт внимания не должно ограничиваться лишь журналами о свадьбах или беззаботных юных дамочках.

Все мы отождествляем себя с изданиями, которые потребляем. Я думаю, поэтому те читатели, кто не типограф, так волнуются, когда издание меняет шрифт. Это не только потому что знакомое издание вдруг заговорило с ними чужим голосом. Шок также в том, что читателей заставляют по-другому посмотреть на самих себя. Ведь поменялась еще и часть их самих.

Цифровая революция

Технология шрифтового дизайна изменилась со времен Двиггинса. Нам больше не нужны фабрики, чтобы производить шрифты. Благодаря цифровым инструментам, один человек может делать их самостоятельно у себя дома. Но к чему это нас привело? Стивен Хеллер из «Нью-Йорк Таймс» пишет: «В течение цифровой типографической революции 90-х годов шрифт становится чем-то вроде экспрессивного искусства».

Мне нравится сравнивать сегодняшнего шрифтового дизайнера с уединившимся романистом, который трудится каждый день, создавая книгу для публики. Однако, как замечает, даже, скорее, постулирует г-н Хеллер, нынешнего шрифтовика можно сравнить с художником, в поте лица создающим произведение искусства в своей мастерской. Очень привлекателен этот романтический образ художника-одиночки. Однако, нынешнее незавидное положение изобразительного искусства должно нас предостеречь.

Поскольку создание произведения искусства становится более индивидуальным, точка зрения художника становится более уникальной. Художник скрывается от мира в свою мастерскую, в мир самовыражения. Он создает произведение для себя, вместо чтобы делать что-то для публики. Художник как раз и есть та самая одинокая истерзанная душа. Искусство, скорее, становится терапевтическим средством для его создателя, нежели средством удовлетворения эмоциональных нужд аудитории.

Романтический образ одинокого истерзанного художника сохранился до сих пор, в той или иной форме. Критики любят это, ведь их роль – объяснять непостижимое искусство. Художественным академиям это нравится, потому что когда вы имеете дело с самовыражением, вам незачем увязать в вещах типа мастерства и служения людям. И художникам это нравится, потому что это тешит их эго. Но результат – искусство сейчас на отшибе. Раз художников не заботят окружающие, большинству людей не будет особо интересно искусство. И это позор, ведь у искусства есть потенциал сделать гораздо больше.

Черная дыра самовыражения

Во всем этом контроле, который предоставляет человеку компьютер, есть своя негативная сторона. Это здорово, что мы имеем столько творческих возможностей. Опасность в том, что можно слишком сильно погрузиться в себя и забыть об аудитории. В былые дни, из-за количества денег и средств, нужных для производства шрифтов, в нем участвовало множество людей. Вам следовало убедить их, что дело того стоит. Поэтому внимание было на публике – а ей понравится? Будет ли шрифт продаваться? Как он послужит читателю?

Не поймите меня неверно; я не ностальгирую по былым временам, по зависимости от огромной компании, делающей шрифт. Я не думаю, что фабричный метод идеален. Достаточно посмотреть на все эти дрянные киношки, которые Голливуд выпускает каждый год, чтобы увидеть, как плох может быть результат дорогостоящего совместного труда.

Цифровые технологии привели к творческому взрыву и новациям в шрифтовом дизайне. По-моему, благодаря их доступности в последние 10 лет мы видели одни из лучших когда-либо сделанных шрифтов. И также худших. В мире типографики ныне интересные времена. Сейчас доступны больше шрифтов, чем когда-либо раньше, больше различных видов шрифтов, чем когда-либо раньше. Это не только значит, что сейчас у графического дизайнера стал шире выбор, средний читатель тоже видит больше шрифтов, чем 20 лет назад.

Мы должны понять роль шрифтовика во всем этом. Я не думаю, что шрифтовой дизайн провалится в черную дыру самовыражения, как это произошло с искусством, (если мы сами его не подтолкнем). Писательский труд показывает: выражая свое мнение в творчестве, не обязательно терять из вида аудиторию.

Наша аудитория разнообразна и вся полна мыслями о том, чего ей хочется. Шрифты могут адресоваться этим личностям и их нуждам. Вот почему новые шрифты все же нужны. И, если мы уважаем нашу аудиторию, нужда в новых шрифтах не иссякнет. Другими словами, нет, шрифтов еще не достаточно! Я наконец нашел ответ на этот вопрос. Я должен крепко постараться вспомнить все это, когда кто-нибудь задаст его на следующей вечеринке.

Впервые опубликовано на страницах блога Захара Ящина с разрешения автора статьи.
Опубликовано на typoholic.ru с любезного разрешения автора перевода.